Месье Кляйн

Решил пересмотреть старые фильмы с Аленом Делоном и наткнулся на «Месье Кляйн» — кино, которое раньше не видел. Немецкая оккупация Франции. Евреи лишены прав. Им грозит отправка в концлагеря. Некоторые спорные французы, чтобы доказать, что они не евреи, ходят на медицинское освидетельствование. Там их полностью раздевают и осматривают как животных. Измеряют высоту лба, толщину носа и ширину бедер, зубы, десны, волосяной покров. За эту унизительную процедуру они еще и сами должны платить. В общем, есть определенные неудобства. Но касаются они, в основном, евреев или тех, кто на них похож. Ну, еще террористов, пытающихся подорвать гестапо. А остальные могут жить как раньше. Для большинства населения нет никакой войны. Практически, как и сейчас в России.

Спросил у оставшихся дома друзей, ощущают ли он войну. Вот, если не читать новостей, не писать антивоенных листовок, не выходить на пикеты, а просто жить. В общем-то, ответы были предсказуемы. Никакой войны на территории России нет.

Люди спят, едят, работают, влюбляются, изменяют друг другу, ездят в Турцию, на Кубу или на дачу – в общем, все как прежде. Открываются новые кафе. Театры работают, шаманы поют, в магазинах есть пища. А то, что выросли цены, так, когда они не вырастали?

Бомбы не падают, ракеты не летят, в подвалах ночевать не нужно. Если какие-то дома и разрушены, то это не из-за войны. Просто, так повелось. Полублаг, недоблаг — добрая, почтенная традиция. По телеку показывают футбол и сериалы, «Comedy club» и шоу экстрасенсов. Можно, конечно, переключить на Соловьева, Симоньян и Скабееву, и тогда, действительно, будет война. Но только в телевизоре. Как бы так не взаправду.

Наверное, войну чувствуют жители приграничных областей, но вся остальная огромная страна войны не ощущает. Полмиллиона семей мобилизованных растворены среди 140-миллионного населения. В этом плане пандемия затронула массы куда сильнее. Пустые улицы, маски, удаленка, кьюар коды, страх болезни и страх вакцинации – все это касалось каждого. Война же происходит где-то далеко и с кем-то другим. И я спросил себя, а мог ли бы я не уезжать? И решил, что, наверное, мог.

А почему нет? Ну, пришлось бы прекратить публично ругать власть. Но я так уже жил. Самые долгие первые 20 лет жизни я провел в брежневско-андроповском СССР. Там никто открыто власть не ругал – и ничего. Ругали тихонечко. На кухнях. Среди друзей. Понимали язык намеков, паузы и многозначительное молчание. Сатира была тоньше и изящней. И соотечественники, кажется, лучше улавливали разные оттенки интонаций и слов.

Помню в Перестройку к нам в город приехал писатель-сатирик Ефим Смолин. Я попытался взять у него первое в своей жизни интервью. Спросил, когда писать было легче: раньше или сейчас. И он ответил: раньше. Гласность отобрала у сатириков эзопов язык. То, что они прятали за аллегорией и намеком, стало можно говорить прямым текстом и безо всякого юмора. И, вот, это время закончилось. Но нам же не привыкать.

Есть, конечно, некоторые неудобства. Есть страх доноса, противная идеология, уроды в телевизоре, но можно же дистанцироваться. Как когда-то, когда люди ходили на партсобрания, цитировали вождей, несли первомайские транспаранты – то есть, исполняли определенные внешние ритуалы, не пропуская их через себя. Почему бы не жить так же?

Без причины же не сажают. Не вешают, не штрафуют. Просто, не ругай вслух Путина, называй войну спецоперацией, и живи, как жил. Ходи в кафешки, флиртуй с ровесницами и летай в Анталью. Причем, хвалить и поддерживать не обязательно. Достаточно, не ругать. А еще можно писать фельетоны, критиковать ЖКХ, дороги и даже Рогозина.

Вон, вышел сериал «Кибердеревня», а там у главного по космосу фамилия Барагозин. Полный ушлепок. Смело, свежо, весело. Или, например, прибегает герой в инопланетную милицию, а там вежливые милиционеры тут же готовы ему помочь. «Кто-то, — спрашивают, — оскорбил ваши чувства верующего? Или, может, дискредитировал наши межгалактические войска?» Узнав же, что речь о банальном ограблении, заметно разочаровываются и помогают уже без энтузиазма. И, пожалуйста, сериал не запрещают и создателей не арестовывают. Хорошо же.

В оккупированной Франции было хуже. Там я со своей национальностью был бы, скорее всего, обречен. А в России, если это не аэропорт Махачкалы, пока достаточно просто заткнуться. Да миллионы соотечественников даже не понимают, в чем проблема. Неужели ради права публично ругать войну и Путина, стоит жертвовать домом и привычным образом жизни?

На одной чаше весов друзья, женщины, востребованность, родные улицы, дворы детства, весна, знакомые лица. А на другой возможность пару раз в неделю писать одно и то же для тех, кто и без того это знает. Конечно, красиво было бы сказать, что свобода слова важнее друзей, женщин и родного дома, но, честно говоря, я в этом не уверен.

Но я не уверен и в том, что российская власть остановится на том уровне репрессий, который существует сейчас.

Маятник еще не дошел до своего предела. В какой-то момент этот режим начнет глотать тех, кто критиковал его десять или двадцать лет назад. Людей с двойным гражданством или тех, у кого есть родственники за границей. Тех, кто не с тем спит, не так ест и не то читает. Тех, кто не заклеймил друга, не отрекся от жены, не проклял родителей, если те, например, оказались авторами вредной книги или зрителями неправильного фильма. Да, пока достаточно не ругать войну, но завтра тебе прикажут распять очередного Зощенко или Пастернака. Все это уже было, и нет никакого повода надеяться, что страна избежит этого сейчас.

Ален Делон в том кино тоже не замечал войны. Он не был евреем и не собирался взрывать гестапо. Он был богат, и его любили женщины. Но как-то так получилось, что однажды пришли и за ним.