ЛЮБОВЬ
Знаете ли вы, что Америка — этот, в нашем представлении, оплот разврата и сексуальной раскрепощенности — на самом деле до противного ханжеская страна? То, что в Европе давно считается нормальным и естественным — нудистские пляжи, кварталы красных фонарей, узаконенные публичные дома — в Америке официально запрещено. Доходит до того, что мужчины на пляжах ходят только в длинных шортах, дабы не смущать целомудренных пуританок очертаниями своих недостатков. Больше того, даже годовалым детям не разрешается бегать по песочку нагишом, а девочки независимо от возраста должны прикрывать свою будущую грудь бюстгальтером. Проституция же в этом противоречивом государстве запрещена вовсе. Предложить женщине за секс деньги означает совершить уголовное преступление.
В Лос-Анджелесе полиция жадно рыщет по Сансету, между Ферфаксом и Ла Бреа — кварталу, где, по традиции, гуляют проститутки — и ловит с поличным договаривающиеся пары. За последние три года количество предлагающих себя женщин сократилось в разы, и проституция там стала в буквальном смысле черной, как зарплата в России — она стала тщательно избегать дневного света, да и среди профессионалок остались лишь одни темноокожие. Официально, как мне рассказывали аксакалы эмиграции, небескорыстная любовь разрешена лишь в одном городе США — Лас-Вегасе. И, тем не менее, древнейшая профессия на «том свете» есть, так же, как и везде. Рискуя свободой, девушки торгуют собой, и, невзирая на угрозу ареста, юноши, очертя голову, пользуются их услугами.
К слову сказать, от наших тамошние проститутки отличаются разительнейшим образом. На родине я, к стыду своему, практически не могу отличить платную женщину от бесплатной. И одеты они как-то одинаково, и раскрашены примерно в одни цвета. Помню, показывали мне проституток в барах российских городов. В одном из них это оказались обычные не очень трезвые барышни в летах. В другом, наоборот, какие-то растрепаные девочки в веснушках. И тех, и других невозможно было отличить от моих соседок по подъезду или коллег по работе.
На чужбине же платные женщины видны сразу и издалека. Одеты они так, что сомнений в роде их деятельности возникнуть не может. Неизменный высокий каблук, вопиюще короткая юбчонка, маленькая сумочка через плечо. Иногда юбка заменена на лосины с какой-то перфорацией по бокам. И лишь однажды я видел на перекрестке Сансета и Гарднера прекрасную мулатку в нетипичной одежде. Ни туфель, ни лосин, ни короткой юбочки. Просто футболка. И больше ничего. Буквально абсолютно. И что интересно: подавляющее большинство из них толстоноги и крутобедры. Видно, все-таки спрос рождает предложение. Сколько бы мужик ни притворялся, что ему нравятся тонкие да хрустящие, желать и вожделеть он, проказник, будет тех, кто помягче. Кстати, в России я однажды был уверен, что, наконец, распознал профессионалок в кафе рядом с домом. «Окстись, — одернули меня товарищи по обеду. — Сегодня же выпускной. Это выпускницы школы искусств.»
Впрочем, я зарапортовался. Все эти общие слова вряд ли вас интересуют. Дело же в те дни обстояло следующим образом. Летом 1999 года я приехал в Лос-Анджелес навестить родных. Три ночи подряд я возвращался домой по проститутскому кварталу в тайной надежде найти в себе мужество и остановить автомобиль рядом с какой-нибудь ожидающей заработка наядой. Пусть бы я обманул ее ожидания. Пусть бы отказался от услуг, сославшись на дороговизну, ну, да хоть бы цену узнал. Было бы что рассказать друзьям по возвращении.
И вот на третью ночь я увидел ее. Черную и роскошную, всеми своими очертаниями и выпуклостями пробуждающую в запоздалых автомобилистах самые дремучие инстинкты. Я набрал в легкие побольше воздуха и, удивляясь собственной смелости, остановил машину.
Сознаюсь, всю свою жизнь я шел к этому поступку. Не знаю, что мешало мне совершить сей нехитрый, на первый взгляд, шаг. Врожденная ли застенчивость, боязнь нехорошей болезни или страх нарушить закон. Ничто не могло перебить у меня издержек романтического воспитания. Я был уверен, что женщина, независимо от рода своей деятельности, непременно откажет мне. Или отнесется по-королевски презрительно и глумливо. И все же в тот раз я заставил себя затормозить перед этой черной богиней.
Я ожидал, что она заглянет мне в окошко. Я узнаю расценки и, выяснив, что цены мне не по карману, поеду дальше. Но продуманный мной сценарий начал рушиться с первой же секунды. Королевишна не стала церемониться подле моих окошек, а по-житейски просто открыла дверку и плюхнулась на сидение рядом со мной. В это мгновение я понял, что простым узнаванием цен дело не ограничится. Женщина уютно растеклась по машине, заполнив собой все пассажирское сидение старого «Вольво», и, приветливо хихикая, спросила, едем ли мы ко мне.
Жил я в 15 милях от того места и почему-то решил, что в такую даль со мной никто ехать не захочет. Я хотел узнать, сколько это может стоить; не знает ли она более-менее укромных мест где-нибудь поблизости; почем акт в машине и прочие какие-нибудь подробности предстоящей сделки. Но английский мой слаб. И потому, вместо всего этого, я смог лишь пробурчать одеревеневшим от нахлынувших чувств языком убогое: «Хау мач?» На что получил вполне резонный и весьма приветливый ответ: «А сколько вы можете заплатить?» При этом она как бы застенчиво и робко потеребила меня за штаны. Сошлись на 40 баксах. По средам я зарабатывал 55 расстановкой стульев в бридж-клубе, так что, 15 долларов у меня еще должно было остаться на бензин. Продолжая обезоруживающе посмеиваться, мечта всей моей половой жизни по-штурмански взмахнула рукой, предложив свернуть за ближайший угол и найти там место для парковки. Я остановился там, где она сказала, заглушил мотор, опустил стекла и замер перед неведомым.
«Манифест», — на минуту вернула меня к действительности девушка. Из всех манефестов я вспомнил только «Манифест коммунистической партии» и бродящего по Европе призрака. Но красавица при помощи рук и улыбки все-таки смогла объяснить мне, что мани и фёст это два разных слова. Спрятав зарплату в сумочку и прощебетав: «Фенкью», Гигл (именно так звали мою восхитительную избранницу) принялась за дело. А именно, стянула с меня спортивные шаровары и воскликнула: «Йами, йами. Соу биг». Должен сознаться, что это было вопиющим враньем, так как, видимо, от волнения у меня там не было ни то что бига, но даже какого-нибудь захудалого мидиума. Но Гигл это ни чуточки не смутило. Легким, уверенным движением она вывалила из-за пазухи одну, левую, черную, как гантелина, и огромную, как моя голова, грудь. Видимо, для обнародования бюста в полном объеме 40 долларов было недостаточно. Но и этого оказалось довольно. Я почувствовал, что мой экстра смол встрепенулся, и тут же ловкая Гигл захлопнула на нем презерватив. «Вот я и узнаю, наконец, каковы вы — настоящие американские профессионалки, черные жрицы большой и платной любви», — успел подумать я. Гигл склонилась надо мной своими прекрасными, как у корабля пустыни, губами, и я догадался, что заплатил за оральный секс…
На этом, к сожалению, любовная часть этой непристойной истории заканчивается. Не успела женщина моих грез даже обозначить своих высокопрофессиональных качеств, как мы были ослеплены светом фонариков, и в окошки машины постучались два веселых полисмена. Они пасли проститутку все это время. Дождались, когда она села к клиенту, проследили наш незамысловатый путь, зафиксировали факт оплаты, оценили левую девичью грудь, после чего, в самую неподходящую минуту, взяли нас с поличным. На том же самом месте, где на три года раньше за то же самое был схвачен и обезврежен знаменитый актер Хью Грант.
Дальше все как в кино. Наручники. Полицейский участок. Продажные проституты с соседней улицы, наркоманы и прочие представители уголовного мира сидели в рядок на длинной скамье, носами к стене, прикованные наручниками к приделанным к скамейке цепям. Узнав, что я отдал Гигл 40 баксов, они весело хохотали и заливисто ойкали. Видимо, для полного счастья, я еще и переплатил.
Через три часа меня выпустили, сфотографировав с номером на груди и сняв отпечатки пальцев. Уголовный мир Соединенных Штатов пополнился еще одним представителем. Через месяц был назначен суд. Меня выпустили на свежий воздух, и 5 километров до машины я шел, тихо размышляя о превратностях своей непутевой судьбы. Рядом с так и неопороченным моим автомобилем стоял другой, в котором, словно издеваясь надо мною, другая Гигл зарабатывала себе на хлеб, радуя какого-то мексиканца. И никто даже не думал их арестовывать. Я завел машину и молча тронулся в путь. И только тут сообразил, что наручники уже сняты, и я, наконец, могу стянуть с себя презерватив.
ТАЙНЫ
Уже через день я обнаружил в своем почтовом ящике сразу одиннадцать писем из различных адвокатских контор Лос-Анджелеса. Не знаю, как уж они все разнюхали о моем позоре.
Письма носили самый что ни на есть приветливый и человечный характер. В них толковалось о том, что любой гражданин не застрахован от ошибки, что они знают, как унизительны столкновения с машиной насилия и подавления, и что они с радостью помогут мне избежать неприятностей. При этом обещалось все сделать в лучшем виде и даже добиться того, чтобы в моем личном деле не было записи об этом неуклюжем поступке. После обзвона нескольких контор выяснилось, что услуги американских адвокатов в подобного рода делах стоят от одной до двух тысяч долларов.
Смущало то, что не было полной уверенности, нужен ли вообще для моего дела адвокат. Наверняка не меня одного застукали за подобным занятием. Каждый день, небось, судят пару-тройку сексуальных неудачников. За первый раз, наверное, просто штрафуют… Впрочем, черт его знает. Кто эту Америку разберет. Чужая страна — потемки. А потому решил я перестраховаться и, собрав практически все накопленное тяжким, непосильным трудом, выбрал себе американскую адвокатскую контору за 1000 баксов.
Мэтр, который вызвался вести это дело, представился Майком Стивенсом. Когда я пришел, он доедал донатс — очень липкий американский пончик. Волосами Майк был серебряно сед, ростом невелик и глазами шустр. Вытирая ладошки салфеткой и энергично доглатывая откусанный кусочек, он поспешил ко мне. Крепко пожал руку, усадил в кресло, сочуственно закивал седовласой головой. Я приготовился поведать своему защитнику о подробностях случившегося, собрался ответить на вопросы в надежде, что это поможет тысячедолларовому адвокату обнаружить смягчающие мою вину обстоятельства. Но, к моему удивлению, Майк ни о чем спрашивать не стал. Единственное, чем он поинтересовался, так это тем, принес ли я чек. Прощаясь, он заверил меня в необязательности моего присутствия на судебном заседании и поблагодарил за предупреждение о моем предстоящем вскоре после суда отъезде в Россию.
Одним словом, все прошло замечательно. Слегка удивляло лишь то, что, отвечая на телефонные звонки, Майк Стивенс почему-то называл себя Марком Стоуном. И уж потом, словно что-то вспомнив, исправлялся.
В судный день я почти что не волновался. Спокойно ждал вестей от своего ангела-хранителя с извещением приговора. К полудню смутное беспокойство начало заползать в мою душу. Майк не звонил. Ни в этот день, ни в последующие. А все мои звонки неизменно разбивались о твердыню секретарского голоса. Адвокатская занятость стала вдруг абсолютной и беспросветной. Никто ничего не объяснял мне. А меж тем приближался день моего отъезда. Наконец мне было предложено явиться на прием. Причины то ли стивенского, то ли стоуновского молчания не растолковывались. Я шел на эту встречу, как за объявлением смертного приговора.
К моему изумлению, принял меня совсем другой адвокат. Худой, высокий и кучерявый шатен. Назвался Фредом. На мое недоумение ответил, что ведет это дело вместе с партнером. То ли по характеру он был менее приветлив, чем мой предыдущий знакомец, то ли по получении денег все адвокаты притупляют свое человеколюбие, во всяком случае, шатен был со мной строг и даже суров. Сообщил, что рассмотрение моего дела перенесено на месяц. На вопрос «зачем?» ответил лишь, что это было сделано в моих интересах. Рассказал он также, что проступок мой тяжек, но, может быть, суд учтет мое незапятнанное прошлое и не осудит меня как сексуального маньяка. Известие о моем грядущем отъезде явилось для него полной неожиданностью. Ведь суд желает меня видеть. Он не уверен, что судья согласится перенести дело на полгода. А мои вскрики, что я предупреждал об отъезде его партнера, Фред рассеянно пропускал мимо ушей. Грешным делом, я решил было, что это капиталистическая акула хочет покачать из меня еще денег, но нет — ни о каких новых платах кучерявый миллионер не заикался. В итоге он отпустил меня с богом, сказав, что постарается перенести слушание.
Уже в дверях я на секунду приостановился, решив все же удовлетворить свое любопытство.
— Простите, — произнес я. — Ваш партнер. Как все же его зовут на самом деле? Майк или Марк?
— Его зовут Крис, — вежливо ответил адвокат.
Для меня так навсегда и осталось загадкой, кто таков был Майк Стивенс. А также зачем мои «спасатели» перенесли слушание. Быть может, замотались с другими клиентами. А может, увольняли Майка за обжорство или растление малолетних и потому им требовалось время, дабы вникнуть в его дела. Но главное, повторюсь, я так и не знаю, столь ли уж сильно я нуждался в их замечательных услугах. Не исключено, что мне и вовсе полагался бесплатный защитник. Как знать.
По возвращении из России я еще раз встретился с Фредом, и он назначил мне окончательный день суда. На который с привычной уже загадочностью не явился. Видимо, позабыл. Наверное, заела текучка. После моего звонка его секретарша, не моргнув глазом, пообещала, что он подойдет часа через три.
Через три часа в зале суда действительно объявился какой-то мужик. Но не Майк и не Фред. И, кажется, даже не Крис. Этот был лысым. Быстро, словно очень спеша, он отчеканил мне через судебную переводчицу, что я должен признать свою вину, после чего меня осудят на 2 года условно, оштрафуют примерно на полторы тысячи долларов, проверят на СПИД и прочтут лекцию о вреде проституции. А, кроме того, я должен отдавать себе отчет, что меня могут депортировать, или не пустить при случае обратно, или не дать гражданства. Спорить было не о чем. Спросить лысого в лицо, что бы мне грозило без заступничества этого трехголового братства, я не решился. Да защитник и не был расположен беседовать со мной.
В итоге дама-судья огласила мне в точности предсказанный приговор. Переводчица монотонно пересказывала судейские слова. 1279 долларов штрафа, анализ, лекция. А так же мне запрещалось во время 24-месячного испытательного срока употреблять наркотики и злоупотреблять алкоголем. И наконец, услышал я вдруг, мне не разрешается останавливать машины и заговаривать с водителями… Но не успел я еще должным образом удивиться этому последнему требованию, как услышал голос доселе молчавшей лысой головы своего трехглавого защитника:
— Он — не проститутка, мэм. Он — клиент.
Это были единственные слова, произнесенные моим адвокатом во время суда.
2000